Прощение, вина, сознание и форма.
С другой стороны невозможность простить есть нехотение прощать. И опять же, с одной стороны это может быть психологическая вовлеченность в нехотение, когда оно фундируется оставшейся злостью или обидой, и человек понимает, что ритуал прощения не может состояться сейчас, он попросту еще не готов к этому; и с другой стороны, когда человек владеет своей психикой, и не прощает человека по причине необходимости не прощать. Второй случай есть ситуация когда человек видит необходимость поддерживать некое равновесие которое не должно устраняться через правило прощения — простить нельзя потому что прощать нужно не все. Эта принцип втягивающий человека по его собственной воле в механизм поддержания среды, где за действием стоит ответственность не только перед Богом или проще — его собственным сознанием, но и перед временем, культурой, цивилизацией и другим человеком, другим сознанием. Но попробуем посмотреть на этот процесс по другому. Что если мы устраним дуальность виновный — прощающий, и сведем все к одному единственному сознанию человека участвующего в мире и чувствующего возможность быть как прощающим так и виновным.
На самом деле, ситуация христианской этики в области прощения обращает внимание на непосредственно творящиеся ежесекундно сознание человека. Принцип искупления вины состоящий в раскаянии, есть ни что иное как кардинальная смена человеческого сознания. Быть прощенным, отпустить грех, это изменить себя и свое сознание, — стать другим человеком, который больше не способен на сотворения прощенного греха. Именно это стоит в основе принципа христианского прощения, и безусловно за этим есть глубокая правота обращенная к основам природы человеческого сознания, к воле человека, к усилию, к возможности изменит себя используя дарованную ему свободу.
Дело обстоит иначе если мы обратимся не к сознанию, а к форме. Форма есть образ человека, тот образ который закреплен за ним во времени, и через время закрепляет его в культуре, цивилизации и в ви́денье его другими. Форма есть продукт сознания или его отсутствия. Пользуясь сознанием человек строит себя и свою жизнь. Не используя сознания человек складывается как получится в стихии жизненного мира. В этом отношении можно сказать что формой обладают все люди, но памятники жизни являются нам только в результате глубокой работы сознания. Плохо слепленных, наполненных эклектичными или бесформенными деталями форм значительно больше.
Но человек мыслящий дискретно, постоянно внутри себя рождая новые структуры и состояния сознания, бесконечно сменяющие друг друга, не способен сменить свой облик. Точно так же как не способен изменить свою историю. История и его облик, то, что я называю формой, не меняется вслед за сменой самой структуры сознания.
Человек совершивший злодеяние и глубоко раскаивающийся в этом остается человеком совершившим злодеяние, не смотря на все. Смена сознания и раскаяние чрезвычайно важна для него, и только для него как акт исключительно индивидуальный. Как собственно и любое откровение касается лишь совершающего откровение. Но даже совершив раскаяние и кардинально изменив свое сознание он останется тем кто совершил злодеяние.
Допустим человек работает над своей формой. Зачем ему это делать? С одной стороны, конечно, это его облик в истории, культуре и обществе, и он безусловно важен. Это те простые вещи фундирующие честь человека и его достоинство. Но в чем смысл достоинства для самого себя? Нужно понять что истинное сознание не может творить благой поступок или избегать злодеяние имея при этом практическое представление о том, что за любым злодеянием может просто последовать раскаяние. Это исключено в самой целостности сознания, которое не способно врать себе самому. Если человек помышляет таким образом, то он фундирует момент нынешнего состояния сознания как базовый (остающийся неизменным). Другими словами, он не может раскается в своем поступке. Значит форма есть тело естественного разрастания жизни сознания. Но в чем ценность формы?
Форма в каком-то смысле есть история которой оперирует сознание. И можно сказать, что сознание имеет представление о ситуации когда оно не сможет присутствовать в мире через форму с которой у него имеются базовые отличия; или говоря проще — есть те злодеяния (например) которые могут случиться и быть по этому быть закрепленными в форме, и этот факт больше не позволит функционировать сознанию как прежде. И для восстановления места где сознание снова сможет нормально функционировать потребуются определенные действия. Именно эту связь формы, сознания и требующееся действия мы можем констатировать в попытке удержать форму через ритуал нравственного поступка, например через дуэль или добровольного ухода на фронт. Тоже самое мы видим в насильственном завершении формы через ритуал сэппуку или через другие формы самоубийств когда она начинает искажаться. Потеря достоинства, в частности, это потеря формы — дома (возможно временного) сознания.
Бесформенность не грозит ничем для живого организма, напротив отсутствие принципиальности часто служит продлению жизни. Да, память которой оперирует сознание содержит в себе воспоминания о череде безнравственных поступков, но многим это не мешает продолжать жить, если это можно назвать жизнью. Что-же пропадает вместе с пропажей формы если знаки деятельности с успехом симулируются, как симулируется честь и достоинство?
Пропадает истинный акт сознательной жизни. Как писалось выше человек не может раскаиваться держа в уме мысль о том, что злодеяние можно повторить и раскается снова, и таким образом иметь бесконечную череду индульгенций. Эта форма божественной милости явно послужила современной нам, извращенной нравственной установке о возможности искупления любого греха. Или о возможности попрания собственной чести, как бы на время, до того момента когда в ней снова появиться нужда. Это форма отношений явно дефективна.
Представим, что Сократ не выпил бы яд, а подумал бы про себя: «я пригожусь живым», или представим что Иисус отрекся бы от Бога, подумав про себя: «я все равно останусь его сыном». Это не возможно.
Человек таким образом саботирующей фигуру своей жизни, отменил бы не только всю жизнь как форму сознательного труда, но и уничтожил бы возможность истинной сознательной жизни внутри обрушившейся формы. И здесь требуется разъяснение. Нельзя обманывать себя до какой-то поры держа в руке будильник, а затем после того как прозвонит звонок перестать, как нельзя раскаиваться корыстно помышляя о следующем злодеянии. Этот будильник всегда будет на виду у сознания, а значит человек не сможет качественно переходить в какое либо состояние. Если же будильник будет выпущен из сознания то он может никогда больше и не прозвонить. Начав себя обманывать, творить злодеяния, вести себя не достойным образом никогда невозможно узнать удасться ли прекратить это делать. И далее, акт получения выгоды, корысть, страх, злость etc. в ситуация где вопрос чести и достоинства стоит на карте жизни человек, в точке важного решения, где само это событие определит дальнейшую жизнь и историю человек, саботируют чистый акт сознания устраняя его, и ставя его под такой вопрос что сознание уже навряд ли сможет функционировать как прежде. Сознание вернувшись, уже не будет той возможностью осуществления свободного акта. Печать сомнения наложенная на истинность очевидных через сознание вещей, таких как правда и лож или благо и злодеяние не позволила бы ему впредь определять эти формы, так как помышляло бы их впредь как возможно ложные. Сама форма сознательного существования как свобода через которую человек способен видит свои поступки как благие или злые, распалась бы. Саботировав сознание человек обрекает свое сознание на историческую без-свободность, отныне оно больше не сможет с ясной очевидностью отличать благое от зла, и будет подчинена лишь психологическим интересам, а следовательно не свободное сознание превратиться лишь в механизм обеспечения практического существования индивида в пространстве, где отныне нет возможности для осуществления свободного акта сознательной жизни.
Человек таким образом саботирующей фигуру своей жизни, отменил бы не только всю жизнь как форму сознательного труда, но и уничтожил бы возможность истинной сознательной жизни внутри обрушившейся формы. И здесь требуется разъяснение. Нельзя обманывать себя до какой-то поры держа в руке будильник, а затем после того как прозвонит звонок перестать, как нельзя раскаиваться корыстно помышляя о следующем злодеянии. Этот будильник всегда будет на виду у сознания, а значит человек не сможет качественно переходить в какое либо состояние. Если же будильник будет выпущен из сознания то он может никогда больше и не прозвонить. Начав себя обманывать, творить злодеяния, вести себя не достойным образом никогда невозможно узнать удасться ли прекратить это делать. И далее, акт получения выгоды, корысть, страх, злость etc. в ситуация где вопрос чести и достоинства стоит на карте жизни человек, в точке важного решения, где само это событие определит дальнейшую жизнь и историю человек, саботируют чистый акт сознания устраняя его, и ставя его под такой вопрос что сознание уже навряд ли сможет функционировать как прежде. Сознание вернувшись, уже не будет той возможностью осуществления свободного акта. Печать сомнения наложенная на истинность очевидных через сознание вещей, таких как правда и лож или благо и злодеяние не позволила бы ему впредь определять эти формы, так как помышляло бы их впредь как возможно ложные. Сама форма сознательного существования как свобода через которую человек способен видит свои поступки как благие или злые, распалась бы. Саботировав сознание человек обрекает свое сознание на историческую без-свободность, отныне оно больше не сможет с ясной очевидностью отличать благое от зла, и будет подчинена лишь психологическим интересам, а следовательно не свободное сознание превратиться лишь в механизм обеспечения практического существования индивида в пространстве, где отныне нет возможности для осуществления свободного акта сознательной жизни.
Здесь можно сказать о некой дуальности состояний. Перед кем несет ответ индивид сознания? Перед Богом. Сознание есть точка здесь и сейчас. Сознания нет как в прошлом так и в будущем и оно держит само себя в качестве — есть. А перед кем несет ответ человек формы? Да он включен в культуру и социум, но оценку он совершает так же из точки сознания. Но сознание как наличествующее здечь и сейчас, и только здесь и сейчас оперирует историчностью в которой оно происходит. И эта историчность есть важное условие ответственности сознания. Ответственность же происходит (или не происходит в тех случаях кода сознание не оперирует своей историчной предпосылкой) из самого бытия данного сознания и либо присуще ему как фактор соизмерения себя и мира, либо не присуща как совершенно новое событие. Где же причина по которой сознание либо оперирует историчностью либо полностью опускает факт историчности?
И здесь перед нами встают два вопроса. Во первых как сама этика коррелирует с сознанием? Наличествует ли этический закон в самом сознании? Христианская этика говорит — да наличествует (вторя древним грекам и в частности Сократу). И следовательно, злодеяние твориться не сознательно, а из психологического состояния, из животной природы субъекта, по вине первородного греха. Отвечает ли в таком случаи сознание за те злодеяния которые творятся в моменты его отсутствия? И да и нет, мы попадаем в туже дуальность что и ранее. По своей природе — нет, но по возможности — да. И возникает следующий вопрос о сознании как о том, что наличествует только здесь и сейчас, и не привязано к истории; и о сознании которому приходиться оперировать историчностью своего носителя, а точнее о том с чем приходиться отождествлять себя сознанию. Встает вопрос о наличии или отсутствии субъекта сознания. В равной степени можно сказать что субъекта может не быть, ситуация где Я или тело Я фиктивно (как в буддизме) или лишнее и мешающее (как в христианстве); или где субъект сознания определено есть (как в философии древних греков). Сознание и там и там остается независимым событием, но осмысляется уже как случившееся разным способом.
В этом смысле покаявшийся христианин мыслит свое Я-тело, как тоже явление в истории, но сознание в свою очередь мыслиться как новое. Иная ситуация. Через раскаяние меняется структура сознания, но само сознание этически осознает ту форму злодеяния (которая будет существовать хоть и как историческое, ведь сознание сменив свою структуру порывает с прошлым Я и начинает новое Я) которая навсегда останется закрепленной в Я как в форме само-осознания, и осознавая это этически требует произведения и сущностных изменений. Необходимость сущностях изменений лежит в том что только произведя эти изменения продолжит существовать само событие дуальности сущего — Я, и бытия — сознания.
Требуется ритуал, без которого (раз мы задаемся этим вопросом вытекающим из, например, бытия чести) сознание фактически не может произвести качественное изменение. Ритуал раскаяния, в этом смысле тождественен по своей природе, ритуалу ухода в аскеты, или ритуальному самоубийству, как единственному способу смены структуры сознания или уничтожения его обладателя. Разумеется я беру крайние формы. Покаяние и уход в аскеты есть то событие когда историчность Я и сознание, коррелирует как условие существования, не столько сознания сколько само Я. Вопрос о месте Я в свою очередь предельным образом варьирует в разных культурных парадигмах, и сходится пожалуй только через ту сложность и неоднозначность которая сопутствуют определения Я.
Требуется ритуал, без которого (раз мы задаемся этим вопросом вытекающим из, например, бытия чести) сознание фактически не может произвести качественное изменение. Ритуал раскаяния, в этом смысле тождественен по своей природе, ритуалу ухода в аскеты, или ритуальному самоубийству, как единственному способу смены структуры сознания или уничтожения его обладателя. Разумеется я беру крайние формы. Покаяние и уход в аскеты есть то событие когда историчность Я и сознание, коррелирует как условие существования, не столько сознания сколько само Я. Вопрос о месте Я в свою очередь предельным образом варьирует в разных культурных парадигмах, и сходится пожалуй только через ту сложность и неоднозначность которая сопутствуют определения Я.
И здесь возникает очень важный момент. Ведь само Я обладает своим собственным Бытием, и оно не связано с сознанием на прямую. Бытие Я есть та форма с которой сознанию попросту приходиться иметь дело. Фактически бытие Я формируется под воздействием множества факторов. Это и психика, и этос, и социум, и цивилизация, и культура, и природа etc. Сознание, в принципе, может даже и не участвовать в формировании бытия Я, но только через формирование при помощи сознания, этот процесс будет не столь стихийным. Сознание есть лишь возможность формирования Бытия Я. И здесь я прошу принять то определения бытия Я которое заключается в разнице между Я, и сознанием; при том что в различных практиках Я может быть полностью устранено через сознание (буддизм в частности). Здесь бытие Я есть онтологическая форма существующая через свой историзм, где сам историзм обладает своим непосредственным Бытием. И здесь перед нами встает важнейший вопрос философии: есть ли универсальный Закон Бытия которой распространяется не только на сознание, но и на сущее; а если проще: есть ли универсальное онтологическое основание у этики в частности?
Но прежде нужно внести важное пояснение. Честь и достоинство есть формы которые могут распознаваться исключительно сознанием, так как на предметном уровне своего выражения, любой этический закон может быть подменен. Честь выражаемая в Мире предметно может совпасть с симуляций чести выраженной предметно, точно так же. Основное условие наличия чистого сознания есть свобода. Свобода в данном случаи не имеет никакого отношения к социальной, культурной и абсолютно любой области жизненного мира. Не имеет и отношение к свободе выбора. Свобода это не обремененность предметной приятностью, это отсутствие предмета "зачем", — не зачем. Честь, достоинство, не имеют предметной цели, не могут быть связаны выгодой или другим предметным полаганием, а если связаны, то знание не свободно, а следовательно мы имеем дело не с подлинным душевным актом, а с тем что симулирует подлинный душевный акт. И здесь мы можем вспомнить примеры из индийской или греческой философии, сходящихся здесь в отношении того как отличается благой поступок от не благого. Благой поступок происходит от благого помысла, и не важно к каким последствиям он может привести, станет ли кто-то от этого счастлив, или погибнет. Не благой поступок есть тот поступок который совершается с не благой мыслью, и не важно приведет он за собой смерть, или благодать для тысячи людей, он все равно останется — не благим поступком.
Итак снова, вопрос: есть ли универсальный Закон Бытия которой распространяется не только на сознание, но и на сущее, есть ли универсальное онтологическое основание у этики в частности? Ответа на этот вопрос — нет. Но можно сказать, что даже если этого универсального основания нет, то есть люди которые Хотят чтобы оно Было, и Следуют ему по велению Необходимости следовать ему. Следуют через ритуалы и сознательные практики дабы оно наличествовало, было, обладало Бытием, просто потому что в этом есть Потребность и Необходимость, как в форме осуществления Бытия чести, достоинства, и других этических качеств в нашем Мире. В конце концов, подлинный этический поступок — это необходимость. Необходимость берущаяся потому что не можешь иначе, не можешь будучи абсолютно свободным.
Но прежде нужно внести важное пояснение. Честь и достоинство есть формы которые могут распознаваться исключительно сознанием, так как на предметном уровне своего выражения, любой этический закон может быть подменен. Честь выражаемая в Мире предметно может совпасть с симуляций чести выраженной предметно, точно так же. Основное условие наличия чистого сознания есть свобода. Свобода в данном случаи не имеет никакого отношения к социальной, культурной и абсолютно любой области жизненного мира. Не имеет и отношение к свободе выбора. Свобода это не обремененность предметной приятностью, это отсутствие предмета "зачем", — не зачем. Честь, достоинство, не имеют предметной цели, не могут быть связаны выгодой или другим предметным полаганием, а если связаны, то знание не свободно, а следовательно мы имеем дело не с подлинным душевным актом, а с тем что симулирует подлинный душевный акт. И здесь мы можем вспомнить примеры из индийской или греческой философии, сходящихся здесь в отношении того как отличается благой поступок от не благого. Благой поступок происходит от благого помысла, и не важно к каким последствиям он может привести, станет ли кто-то от этого счастлив, или погибнет. Не благой поступок есть тот поступок который совершается с не благой мыслью, и не важно приведет он за собой смерть, или благодать для тысячи людей, он все равно останется — не благим поступком.
Итак снова, вопрос: есть ли универсальный Закон Бытия которой распространяется не только на сознание, но и на сущее, есть ли универсальное онтологическое основание у этики в частности? Ответа на этот вопрос — нет. Но можно сказать, что даже если этого универсального основания нет, то есть люди которые Хотят чтобы оно Было, и Следуют ему по велению Необходимости следовать ему. Следуют через ритуалы и сознательные практики дабы оно наличествовало, было, обладало Бытием, просто потому что в этом есть Потребность и Необходимость, как в форме осуществления Бытия чести, достоинства, и других этических качеств в нашем Мире. В конце концов, подлинный этический поступок — это необходимость. Необходимость берущаяся потому что не можешь иначе, не можешь будучи абсолютно свободным.
Комментариев нет:
Отправить комментарий